Врачебные будни

Врачебная этика

Из письма в редакцию

Вопрос о врачебной этике, о корпоративном устройстве этой профессии до сих пор еще не получил своего разрешения, хотя жизнь давно уже требует такой организации.

Врачебная профессия по существу своему вызывает необходимость у пользующихся врачебной помощью открывать двери интимной жизни пациентов и в этом отношении последние остаются совершенно беззащитными пред тем или иным нарушением моральной обязанности со стороны врачей. По большей части такого рода нарушения не подходят по формальным признакам под нарушение закона и потому не подлежат ответственности ни перед судом, ни перед врачебным надзором, представляя собой как бы частную жизнь врача, в которую не могут вмешиваться органы надзора. Так, нам известен случай, когда врач, пользуясь тяжкой болезнью своего пациента и посещая его ежедневно, сошелся с его женой и, объяснив больному о своих честных намерениях, просил его дать развод жене, уверив его в то же время, что и сам разводится со своей женой; в действительности же это оказалось обманом… Удовлетворив свои вожделения, он обрывает отношения и говорит, что и не думал жениться… А семья разрушена, две жизни погибли… ради удовлетворения нечистых побуждений… Такой образ действий, конечно, не подсуден ни суду, ни врачебному управлению. Если бы существовал товарищеский суд чести, тогда была бы защита больных от вторжения в их семью тех, кто по профессии своей, вызывая особое доверие, пользуется немощностью больного, лишенного возможности охранять свой семейный очаг, для удовлетворения своих низменных инстинктов. Жизнь в своих явлениях разнообразна и подобные случаи в другом роде встречаются не редко.

А. Н-р

Петербургская газета. № 177. Понедельник. 1 июля 1913 г.

Мнимые больные

(Посмертная статья)

Нужда, соединенная с праздностью и неделанием трудиться и зарабатывать средства к жизни, изощряет людей такого рода на разные способы существовать с некоторым довольством и комфортом без всякого труда.

Одним из разновидностей этих способов является пребывание в клиниках и госпиталях. Там бесплатно пользуются всем: помещением, хорошей пищей, бельем, одеждой. Все так называемые «благородные», то есть отставные чиновники, дворяне, вышедшие в запас военные и др. находятся на офицерском положении. Они помещаются в особых палатах, имеют лучшую пищу, более удобные кровати и постельные принадлежности, лучшее белье и т.д. Попасть в клинику не трудно. При известном навыке придумать себе мнимую болезнь и указать на симптомы, которые будто бы имеют место, тоже не представляет затруднения. Для того, чтобы доктора убедились в симуляции, требуется иногда продолжительное время; а пока это установится, можно жить и жить не без приятности даже. И общество есть, и существование обеспечено на некоторое время. Когда же наступит конец такому благоденствию и по распоряжению заведывающего клиникой происходит выписка такого мнимого больного, то выписку эту по возможности он затягивает, а затем, побыв некоторое время вне больницы, у знакомых, родных или даже у выздоровевших больных, с которыми познакомился в бытность в клиникев одной палате, начинает хлопотать о приеме его в другую клинику или госпиталь.

Помимо того, он рассылает всюду прошения о пособии, мотивируя свое право на таковое болезнью, пребыванием в клинике, о чем, конечно, запасается своевременно надлежащим свидетельством. Мне самому пришлось испытать на себе все неудобства такого знакомства. Находясь на излечении в клинике, я познакомился с одним из таких мнимых больных.

Когда я выписывался и готовился выйти из клиники, он рассказал мне о своем бедственном положении: ему предложено выписаться, так как он «выздоровел», но ему негде склонить головы, так как он не имеет никаких средств, остается одно – самоубийство. Я предложил ему остановиться у меня до приискания себе места. Он охотно воспользовался этим, занял у меня немного денег и через неделю по оставлении мною клиники, явился ко мне и стал жить. Я старался найти ему занятия, но все мои предложения он находил для себя неудобными и по целым дням писал и рассылал прошения о пособии. В этом отношении ему повезло, и он стал получать деньги. Я думал, что он воспользуется такой удачей, наймет себе квартиру и займется чем-нибудь. По профессии он был чертежник, и мог зарабатывать этим средства к жизни. Но в действительности оказалось, что он этого не хотел, ему удобно было жить без труда, а полученные с разных благотворительных учреждений деньги, он проигрывал в карты и тратил на кутежи. Я был очень стеснен его пребыванием у меня и лад ему понять это. Тогда он стал хлопотать о приеме его в качестве больного в другой госпиталь. Хлопоты его увенчались успехом. Он был принят, а затем, конечно, найдет там тоже кого-нибудь, кто даст ему приют, когда в госпитале нельзя будет ему остановиться. Как я слышал от администрации клиника, такого рода промысел представляет собой весьма распространенное явление.

А.П.Нестор

Петербургская газета. № 199. Вторник. 23 июля 1913 г.

Свершилось! Военно-медицинская академия закрыта. Вся учившаяся в ней молодежь уволена, за исключением студентов выпускного курса, которым предоставлено право держать государственные экзамены. Новый прием, по слухам, будет произведен под скрепленными подпиской обязательством строжайшего соблюдения вновь поступающим всех требований нового военного режима в академии. Идут разговоры об открытии медицинского факультета в Петербургском университете. Поднять вопрос о принятии уволенных в число слушателей Женского медицинского института. В Петербургском городском общественном Самоуправлении беседуют об оказании пострадавшей молодежи моральной – предоставлением им возможности продолжать свои прерванные занятия в городских больничных учреждениях – и  материальной поддержки. В Государственной Думе вносится срочный запрос о событиях в академии. Уже один перечень этих голых фактов указывает, куда склоняется сочувственное мнение мыслящего русского общества в этой вихрем разыгравшейся над головой одного из наиболее ярких светочей медицинских знаний в возлюбленном нашем отечестве роковой трагедии. События развернулись с такой стремительной быстротой, что каких-нибудь 2 – 3 недели назад никому и в голову не приходило, что может случиться то, что случилось. Как бы то ни было, но Academiam esse delendam, раз молодежь не нашла возможным безусловно подчиниться признанным ею для себя окончательными правилам об отдаче воинской чести, - какая это во истину ужасная мысль, наносящая делу врачебного образования в России тягчайший удар!

Русский врач. 1913 г. № 11.

Учившаяся в Военно-медицинской академии молодежь – «Группа студентов старших курсов» - накануне постигшего Академию несчастья, предвидя надвигавшуюся беду, обратилась к общественному мнению России со следующим письмом – криком сердца. Письмо напечатано в «Речи» (12 марта). «С начала текущего года, когда окончательно решено было изменить форму студентов, академическая жизнь вышла из своего, дотоле тихого и спокойного русла. До этого мы, студенты старших курсов, верили, что наконец-то настало время, когда можно спокойно работать в своей alma mater. Но с вопросом о новой форме тесно связался вопрос об издании новых правил об отдаче чести, об изменении и преобразовании академии чуть не в Военную Школу. Слухи, толки об этом преобразовании насыщали атмосферу нашей жизни, будоражили дотоле тихие и спокойные умы и создавали тревожное настроение, которое временами делалось настолько нестерпимым, что даже наиболее спокойные из нас начинали волноваться за свое будущее – и за спокойное течение академической жизни, и за науку, которая доселе так мирно процветала в академии. А ведь, в академии находится около половины студентов нестепендиатов военного ведомства, которые во всяком случае поступали в академию только из-за науки, из-за образцово поставленных клиник и известных профессоров и из которых многие и многие совершенно не думали о военной карьере. Академия была открыта для всех желающих и ищущих науки, и никаких преград к этому не ставилось, и никакого различия между стипендиатами и нестипендиатами не было. Если представит себе теперь ту смуту в душе каждого из нас, когда затрагивались и поднимались вопросы о преобразовании академии, с уничтожением кафедр и клиник, о преобразовании в закрытое военно-учебное заведение, то будет вполне понятно то волнение, которое охватило в октябре-ноябре месяцах всех студентов, когда в воздухе повис вопрос об уравнении всех студентов с кадетами или юнкерами и об обязанности отдавать честь всем офицерам. Поэтому мы были уверены, что реформа, если она будет, пойдет с 1-го курса для вновь поступающих и постепенно распространится на все курсы. Но вновь изданная форма, которая только ввела в лишний, совершенно ничем неоправдываемый расход каждого студента, уже эта мера поколебала спокойные и здравомыслящие круги студенчества. Невольно каждый задавал себе вопрос: зачем новая форма распространена на всю академию, если не предвидится того же и с новыми правилами? И вот, когда атмосфера и без того стала тревожной, вдруг вышел приказ об обязанности отдавать честь всем офицерам. Этот приказ особенно был неожидан, потому что и штаб-офицеры, и студенты полагали, что отдача чести распространится на студентов, как знак обоюдного приветствия, который существует в офицерской  среде. Последствием этого приказа явились сходка, забастовка и продолжительное раздраженное настроение, которое мешало занятиям и выбивало из колеи. Студенты шатались как мухи, - одни унылые, другие раздраженные. Начались скандалы почти беспрерывные, начались репрессии. Вопрос не в том, следует или не следует студентам отдавать честь офицерам? Но, поступая в академию, мы имели право думать, что мы ее окончим на тех условиях, на коих были приняты. Теперь же готовы выбросить на улицу нежелающих подчиниться новым правилам и преобразованиям, то есть нежелающих быть военными, каковых найдется не одна сотня. Каждый из нас верил, что если академия будет преобразована, то это распространится на новый прием студентов; но  теперь нам навязывают новые правила; может быть, отнимут от нас право окончить врачами академию (если уничтожат некоторые кафедры). Что будет – неизвестно; но пока нынешний академический год для занятий совершенно потерян».

Русский врач. 1913 г. № 11.

Хотелось бы знать, подумали ли об улучшении качества серого солдатского сукна, из которого будут шить мундиры для армейских солдат, ввиду общеизвестных недостатков его в гигиеническом отношении: значительной гигроскопичности, быстрого изнашивания ворса со всеми последствиями и крайне высокого процента неустранимой грязи? Сомнительна и целесообразность нового головного убора. Не только в нашем, но и в полосе с более суровым климатом едва ли имеется надобности в чрезмерном разогревании головы. Это, очевидно, создается и предложившими папаху, ибо папахи положены частям войск, расположенных в тех же военных округах, где расположены и войска, головным убором которых служит и кивер, и уланка и т.д. Папахи, как все меховые вещи, трудно обеззараживаются, из них трудно вывести чужеядных и т.д.; кроме того, они могут послужить еще новым источником заноса Сибирской язвы в войска.

Р.